Вернуться бы в Камелот — страница 1 из 8

Запрокинув лицо, в свод небес, словно в чашу огня,

Чашу крови Христовой — смотри, сколько выдержит взгляд.

Путь высокий, я знаю, наверное, не для меня,

Но ступив на него, ни один не вернется назад.

Не вернется никто тем, что был, а в полете с высот

Кто не вырастит крыл, тот о камни лицо разобьет,

Эти серые камни любимой и смертной земли.

— Что ты делаешь здесь? Все, кто был с тобой, в небо ушли.

Вон их длинные стяги над башнями из облаков,

Они знают теперь то, что ты никогда не поймешь,

Им не нужен никто, и они недоступны для слов,

Не зови же из мглы и любовью своей не тревожь.

И далек и почти нереален оставленный дом,

И теперь твои сны — об одном и стихи — об одном,

И теперь ты прикован навек и тебе не уйти,

Хоть других не спасти и, наверно, себя не спасти.

Ты ответишь за все, и путей не бывает иных.

Ты пришел на святую могилу, она же пуста.

Ты остался один, и сияет с небес ледяных

То ли чаша Грааль, то ли просто твоя правота.

Камни все во вьюнах,

Запах травы и смол.

Вот куда ты пришел,

Вот она, тишина.

Кто от чего бежал —

А ты — от любви земной.

Небо над головой,

Вереск к земле припал.

И как деревья нем,

Смотришь сквозь воду дней.

Ты бы вернулся к Ней,

Если бы знал — зачем.

Что же ты ныне ждешь,

Солнца встречая взгляд.

Всадники бури мчат

В небе, и будет дождь,

Будет гроза.

Рыцарь зеленых скал

Без чести и без чудес,

Плачь под рукой небес —

Ты ведь не избежал.

Часовни в лесу не смей

Перед грозой искать.

Травы тебе под стать,

В них и молись о Ней,

И о грозе.

Леди легенд и дней

Память твою возьмет,

Честь твою разобьет

Хрупкой рукой своей.

Ветер над головой,

Вереск и чистотел.

И не любви хотел —

Снова бы стать собой…

Горе тебе…

Что принесешь из странствий ты на круг —

Тьму глаз и пустоту усталых рук,

Рассказ о том, как не допущен был,

Рассказ о ветре, что глаза слепил,

Как были сотни сильных и прямых

И лишь один, прошедший мимо них

Наверх, с лицом спокойно-молодым,

Уже навеки неподсуден им?..

Или о том, как черные быки

Ступали на бесплодные пески,

И знали все, что по пути с вершин

Из белых возвратится лишь один?[1]

Виденья — или пару рваных крыл —

Как ветер с ног сбивал, но не убил,

Как сын отцу протягивал с седла

Копье к земле, и кровь с него текла.

А тот отшельник, верно, был святой,

А этот меч уже не будет твой —

Он лучшим был, тебе ж прощенным быть,

Но ты домой вернулся, чтобы жить.

Один из трех ушел, другой сокрыт,

Вернулся третий — пусть он говорит,

«Но что же вы глядите на меня,

Я дом пустой, светильник без огня,

И вот ответом сотням ждущих глаз

Позвольте мне не говорить сейчас».

Но ты стоишь в кругу, и все молчат,

И твой черед; не поднимая взгляд,

Пустой не простирая им руки,

Что знаешь ты последнее — реки:

«Live pure, speak true, right wrong, follow the King.»[2]

Я один и, наверно, сейчас ты тоже один,

Проводил зарю, и нескоро встречать зарю.

Час турниров минул, и ты у огня сидишь,

Я сижу у огня и в огонь с тобой говорю.

Есть на свете замок, зовется он Замок Слез,

Кто бесстрашен, тот может ступить на его порог,

Где лишайник и мох на белых камнях пророс,

Где у арки ворот остаются лишь ты да Бог.

Сонм недвижных фигур пылится в белых стенАх,

До которой из них нам судьба позволит дойти?

То не статуи, Глэймор, а рыцари вроде нас,

В зачарованном сне онемевшие на пути.

По ночам лишь плачут они, и плачут о том,

Кто не ведает страха и тяжести не несет,

Кто придет с огнем, или песней, или мечом,

И неведомо как от безмолвия их спасет.

И застыли у арки ворот, отпустив коней,

Двое рыцарей, Глэймор; и были то мы с тобой,

Чтоб, увидев смерть, не склониться молча пред ней,

Но с отвагой и вежеством смертного дать ей бой.

Шаг двоится под каменным сводом.

Вот мы пришли.

Как темно. Отзовись или руку дай в темноте.

Но не время желать, по законам чужой земли,

(Как могли мы подумать, что мы избранники те,

Для кого расцветут гобелены уснувших стен

И под чьей беспечальной рукой лопнут сети чар?..)

Сон на членах моих; мы, похоже, попали в плен,

И вернуться нельзя, и нет сил обнажить меча.

Брат, скажи мне хоть слово и смерть мою прогони,

Если сам еще жив и все еще смотришь ввысь!

Я еще никогда не видел такой тени,

Мы не чище иных, так что же теперь — молись.

Вот такая пришла мне сказка в час темноты,

И я помню ясно, хоть сон покрывал мне взгляд,

Как ты мне из огня улыбнулся: «Молись и ты»,

И как я отвечал тебе в пламя: «Конечно, брат».

…О славном сэре Галахаде

Я боле не скажу; он никогда

Не ступит в дольний мир стопой своей —

С тех пор, как в дни свершений и смертей

Он сердце в руки Господа отдал;

Но может быть, узнаете его вы

Стоящим в строе рыцарей Христовых,

Когда, сияя сталью и огнем,

То войско к нам придет горящим днем

Карать и миловать. Победы в этом

Так нет и не было, как солнца нет в воде,

Сияющей лишь отраженным светом —

В путях земных нет торжества нигде, —

Лишь отблеск тех лучей нам зреть дано,

И тот, в небес открытое окно

Ушедший — что еще он дать бы мог,

Лишь песню дальнюю тех труб победы,

Молчание, и смерть — идущим следом,

И с лилией исчезнувший клинок.

Довольно же; мелодий в мире нет,

Чтоб снова нам в руках державших свет

Узреть глаза спокойно-молодые,

И я, земной певец, о тех других

Скажу — достойных жизни и живых,

Чьи руки — только руки, и пустые,

Чей путь замкнулся, приведя назад,

Из коих каждому скажу я «брат»,

Кто шел в огонь, но не вошел в огонь,

Но меч остер, и бел усталый конь.

Мертвы оруженосцы и пажи,

Усталость велика, пути разбиты,

Но Логрис ждет, и небеса открыты,

И каждый миг — последний для души.

Примите ж чашу, добрый сэр Гавейн, —

Не ту, в огне, исполненную славы —

И пейте из нее, и будьте здравы,

Пусть слезы ваши дали жизнь траве,

Где вы стояли, не подняв лица,

И ум и сердце жаждали конца

В видений ветре — вам ли рёк Король,

Что возвращенье — радость, а не боль,

Кому и знать о том, как не живым,

Кто соль земли сей ныне, как не вы —

Так слава всем святым, и тем, кто пал,

И Королю, стоящему над нами,

И гордым леди, здесь хранившим пламя,

И мудрецу, что в книге написал,

Что чистотой целятся дух и плоть,

И рыцарю, сказавшему над чашей —

«И в этот час, и в пору смерти нашей

Да одарит нас милостью Господь.»

Разбито все, чем жили мы. — Поверь,

То к лучшему. Теперь ничто на свете

Не держит нас. Взгляни на звезды эти —

Один лишь свет остался нам теперь.

О страхе и сомнении забудь —

Мы лишь нагие души, коих судят.

И кто сказал, что путь наш лёгок будет?

Обещано одно — что будет путь.

Не ты ли жаждал — будешь Им любим,

Земною мерой радости искал ли —

Смотри, Его любовь подобна стали,

Огню сжигающему, ты же им

Объят и опален, и я горю,

Я истекаю темнотой, ты — кровью,

Будь счастлив, мы отмечены Любовью,

Благодари ж, как я благодарю.

Смотри, как долго в этот черный лес

Нас вел Господь, чтоб здесь сорвать покровы

И дать увидеть все — при свете новой

Торжественной звезды Своих небес!

И видно все — как мы боялись тьмы,

Страдали горем не души, но тела,

И почему не «Укажи, что сделать»,

А «Защити» — молясь, просили мы.

Теперь понятно, чтО нам нес гонец,

И если это смерть — так значит, надо,

И что ты плачешь, сердце — ты ведь радо,

Ты обретаешь зренье наконец.

Уже светлее. Ждали мы не зря —

То небо очищается над нами.

Мы потеряли все, но это пламя

Нам больше даст, чем можно потерять.

Так путь высокой волею разбит.